Книга стихов Калашникова начинается плачем тритона, лишённого соприродной ему стихии, если угодно, соприродного общения. Перелистывая самые первые страницы книги «Тритон», замечаешь, что перспектива традиционного поэзиса задана здесь даже не столько сюжетом вступительного стихотворения «Чешуеблещущий тритон…», зеркально отсылающего к пушкинскому «Ариону», сколько самим праздничностью русской силлабо-тоники.
Во вступительном стихотворении появляется «искра водомётная»: и далее она – в сарматской ночи, в ночных кошмарах, между молчанием и словом, в городе и в дороге, всякий раз оживляющая счастливые рифмы. А за сюжетами, во многих случаях ужасными и, позволю случайную аналогию, горьковскими, - не «чёрное», не мрак, но большая энергия, словно заключённая в тугие обода.
По-моему, в поэзии Калашникова присутствует синтез: поэт представляет классическую русскую традицию, с её светом и языковым благородством. Действительность современной РФ вторгается в сознание, в сферу восприятия – болью и тенью… Поэзия же даёт в результате высшее: интеграцию двух этих начал, без жертвоприношения поэтического благородства, без полного вытеснения ужаса так называемой жизни. «Чёрное» понято как энергия, аффективная вершина. Интеграция двух начал совершается на глубине, энергия в первооснове своей безкачественна и чиста, энергия мрачных аффектов действительности питает поэтическое слово традиции…
Некоторым недостатком показалась мне излишняя густота книги. Стихов много и слишком много, ткань книги чрезмерна; из «Тритона» можно было бы сделать две или три полноценные поэтические книги, где стихи разместились бы просторней, с обилием белого на полях. Но и в этой, имеющейся в наличии издательско-полиграфической плотности ощущается нужда и повышенная энергетика места-времени.
И последнее: хорошо, что в стихах есть самотрансцендирование. Для читателя это – хорошо.